Евгений Сартинов - Охота на выбивание [СИ]

— То есть, в походных условиях они не могли это сделать? — сделала вывод Ольга.

— Нет. Там была переделана сама конструкция этой тяги. Так она скрыта за защитой, а это было сделано лишнее соединение, к которому можно было подобраться в любых условиях. Там делов на три минуты.

— А мастером у Костомарова, где обычно ремонтировался Зотов, был Пахарь, — напомнил Юрий. — До сентября месяца.

— И в августе же Зотов загонял свою машину к Костомарову на небольшой ремонт, — подтвердила Ольга. — Можно, я думаю, даже найти свидетелей того, что именно он возился с машиной Императора.

— Вполне, — Юрий кивнул головой.

— Значит, он и поджег ее, — сделал вывод Колодников.

— Если он ее поджог, то почему он тогда зарезал собаку? — возразил Павел.

— Может, не хотел, чтобы на него подумали? — неуверенно высказался Шаврин. — А то сгорает машина, явный поджог, а алабай даже не гавкнул при этом. Странно как-то.

— Все может быть, — согласился Юрий.

Тут в общую картину внес свои штрихи и Колодников.

— Кроме того, я сам заходил к тому мастеру по ножам, показал фотографии Пахаря, и он тоже, сразу его узнал. Именно ему он подарил точно такой нож, как, тот, что нашли на берегу реки. И имя он тоже вспомнил, Михаил.

— Нужно его брать, — заявила Ольга. — Я считаю, что фактов для этого вполне достаточно.

Но Юрий был недоволен.

— Фактов да, много, но мне не ясно главное.

— Что же у нас главное? — спросила Ольга.

— А ты будто не знаешь? Главное, зачем он убивал в «Дубках»? Зачем он задушил Суконина? Если его кто-то нанял, то кто? Васин? Демченко? Оба они? Зачем это ему было нужно? Нужно бы еще немножко подтянуть факты.

Юрий обернулся к Зудову.

— Слушай, Пашка, у тебя тот крутой оператор на месте?

— Фокин? Не знаю, сейчас позвоню.

Зудов ушел, и вернулся с положительным ответом.

Через десять минут все трое, Ольга, Павел и Астафьев, были у Алексея Фокина в гостях.

— Так, чем вы меня сегодня озадачить хотите? — спросил мастер.

— Да вот, есть запись, но очень короткая. Надо бы ее остановить, и рассмотреть лица. Можно это сделать? — попросил Юрий.

— Не проблема. Сначала мы перекинем все изображение на компьютер, запишем его на диск.

Он минут десять манипулировал с кассетой и своим компьютером, потом махнул рукой на экран.

— Готово!

— Так, и кто у нас тут? — Астафьев вглядывался в хохочущие лица охотников.-

— Васин, это у нас. Это Юра, царствие ему небесное. А это Максимов. А еще есть? — спросил Юрий.

— Конечно.

Мастер щелкнул мышкой, и появился другой кадр.

— А, вот Сомов стал виден, — обрадовалась Ольга. — Вот он, сбоку стоит.

— А это то кто? — Юрий ткнул пальцев в цент экрана. Самой главной фигурой этих съемок был толстый, краснолицый мужчина с белесыми ресницами над маленькими, поросячьими глазками. Да и в остальном мужчина был далеко не красавец. Рот узкий, а второй подбородок ложился на грудь. На голове толстяка была тирольская шляпа с пером, а на груди — ружье.

— Ну-ка, еще, дальше, — попросил Астафьев.

Хозяин послушно сменил кадр.

— Что-то хохочут все тут, — определил Павел.

— Да, им очень весело, — Ольга обернулась к режиссеру. — А со звуком можно что-нибудь сделать?

— Надо, так сделаем.

Фокин снова полез в настройки, и в следующий раз изображение пошло со звуком. Сначала это был какой-то хаос из смеха, возгласов, звяканья металла. Потом он убрал изображение и начал регулировать что-то микшерским пультом. Постепенно начали выделяться какие-то слова.

— Ну, сказал! — отчетливо донеслось до ушей собравшихся в студии.

Потом был отчетливо слышан смех, и в самом конце, они вдруг услышали вполне отчетливо: — Зер гут!

— Зер гут? — повторил Юрий, и взглянул на остальных. — Мне послышалось, или нет?

— Нет, я тоже слышала, — подтвердила Ольга. — Именно: "Зер гут".

— Выходит, этот краснолицый мужик — немец, — подвел итог Павел.

— Да, это сюрприз, — признала Ольга.

— И кто нам скажет, что это за немец? — недоумевал Павел.

— Да, кто есть в кадре, тот и скажет, — не понял Фокин.

— А кто тут есть? Зотова тут нет, остальные, большей частью мертвы. А этих спрашивать нельзя, все подозреваемые.

— Одно могу сказать точно, — заявил хозяин студии. — Это все было год назад, в сентябре.

— Эх, ты, черт, а на цифры то я не посмотрел, — засмеялся Павел.

— Я, кажется, знаю, кто нам может что-то про это подсказать, — решил Юрий, а потом попросил: — Покажете нам еще раз все это покадрово.

Оператор вернул картинку обратно на экран. Они просмотрели одну картинку, вторую, третью. Потом они пошли заново.

— Стой! — вскрикнул Юрий. — Верни предыдущий кадр.

Он всмотрелся на экран, и ткнул пальцем в низ экрана.

— А это откуда такой кадр?

— А там, вы, наверное, видели мельтешение, как бывает при переходе с одной записи, на другую. Так вот, это, похоже, кадр из предыдущей съемки, или последующей. Там есть такой участок, который записывается при первой съемке, а потом есть место только между включением прокрутки, и записи. А то, что осталось, так и остается. Ну, там буквально кадр, может, два.

— Я не пойму, что там такое, — сказала Ольга, нависая над Юрием.

— А я сейчас приближу, — предложил мастер. Он чуть повозился с настройкой, и теперь стало видно, что в самом низу сломанного помехами напополам кадра, на берегу стоят двое, около лодки. Один им был ужасно знаком. А вот второго никто из них не знал. Это был симпатичный парень лет двадцати. Ольге внешне он даже понравился. Не понравилось ей другое: одной рукой за плечо его обнимал Михаил Пахарь.

Антон Рябцев занимался непривычным для себя делом — сверлил в стене дырки. Вообще-то, его основной специальностью была журналистика, более того, криминальная журналистика, и дрель в руки он брал не часто. Но такую работу он не мог доверить никому. Новый шеф информации городской газеты сверлил дырки для дипломов и дорогих сердцу фотографий в своем новом кабинете. Увидев Астафьева, входящего к нему с молодой, красивой женщиной, корреспондент разулыбался.

— О, какие гости к нам пожаловали! Юрий Андреевич, и красивые женщины — это одно, неразлучное целое!

Астафьев исподтишка показал ему кулак, но Ольга все равно саркастично глянула в его сторону. "Да, ну, Астафьев, у тебя и репутация", — так и прочитал в ее взгляде Юрий.

— Ты куда это пропал то на целое лето? — спросил Юрий журналиста.

— Да, была одна командировочка на юг, к морю. Отдохнул вот так! — он резанул себя ребром ладони по горлу, — на всю оставшуюся жизнь. Зато теперь вот, в начальство заделался, — он показал рукой по стенам кабинета, — другие уже будут бегать по ночам с фотоаппаратом, а я буду ими командовать.

— Ну, тогда, поздравляю. С тебя «поляна». Но мы тебе не за этим пришли.

Юрий достал из кармана фотографии, сделанные с той пленки.

— Ты случайно, не знаешь, кто это такой? — Юрий ткнул пальцем в краснолицего немца.

— Случайно знаю, — уверенно заявил Рябцев. — Это Карл Шульц, австрийский поданный, в прошлом году приезжал нам представителем какой-то фирмы, покупающий у нашего «Прогресса» какие-то жутко дорогие, и ужасно ядовитые химикаты. Он не то владелец этой фирмы, не то какая-то важная шишка в этой шарашке. Но обхаживали его тут по страшному! Каждый день ресторан, каждый день баня, девочки, виски до упаду. Помниться, пиво для него возили из Железногорска, какой-то редкой марки, его любимое, у нас и в городе такого нет.

— В том числе, возили и на утиную охоту, — подытожил Юрий. — В «Дубки»? Да?

— Да, это тоже было. Меня, правда, не взяли, но я и не обиделся. Не люблю, когда бедных птичек валят ни за что, ни про что. Беспредел просто какой-то. Вот бизнесменов понятно за что убивают, братву тоже ясно за что выкашивают. А птичек жалко.

— А больше ты ничего про него не помнишь? Про этого Шульца, про "Дубки"? — настаивал Юрий.

— Помню то, что Шульца вывозил туда чуть ли не сам мэр. Нет, не мэр, а кто-то из замов главы администрации. Этот фриц оказался большим любителем охоты. Но кто же его туда возил? — Антон нахмурился, вспоминая.

— Судя по тому, что пленка Соленова… — подсказал Юрий.

— Точно, Соленов! Не знаю, что они там с этого потом имели, но репортаж о его приезде и визите я делал сам.

— А кто ему переводил в этой поездке? — спросила Ольга.

— Как кто? Максимов.

— Максимов? — удивился Юрий. — А почему он?

— Ну, как, ты что! У Аркаши с детства был дар к языкам. Он сюда то прибыл к нам с кафедры немецкого языка пединститута. Максимов, вообще-то, знал три языка: немецкий, английский, французский. Но, немецкий, ему удавался вообще как родной. Немцы признавали его своим. У него был настоящий, берлинский говор.